Автор: Nero_Nii
Беты (редакторы): I saw a unicorn
Фэндом: Ориджиналы
Пэйринг или персонажи: М/М
Рейтинг: R
Жанры: Слэш (яой), POV
Размер: Мини, 10 страниц
Кол-во частей: 1
Статус: закончен
Описание:
Короткая история одной проститутки глазами другой.
Публикация на других ресурсах:
Да кому это надо?
Примечания автора:
Пф-ф, Боже, подобные фф, кажись, не моё
читать дальшеНа землю плавно спускались сумерки. Молодой месяц, словно златовласый мальчишка, нерешительно выглядывал из-за багровых облаков, приободряемый маленькими звёздочками, тускло мерцающими пока ещё на светлом и ярком небе. Прохладный ветерок приближающейся летней ночи шаловливо гулял по улице, забираясь в щели и окна, принося с собой бодрящую свежесть нового времени суток.
Из окон стали выглядывать растрёпанные женщины, сонно потирая глаза и начиная готовиться к долгой рабочей ночи, в течение которой нужно выглядеть чуть ли не безупречно. Из приоткрытых форточек тянулись извивающиеся струйки табачного дыма – это на других этажах проснулись мужчины. Ещё часа пол, и в каждом доме будет слышен топот женских ножек, грубая мужская ругань и недовольное причитание тех, кто только собирается ложиться спать.
Жизнь так сложилась, что с детства, начиная чуть ли не с самого рождения, и до этого дня я живу в одном доме, в одном районе. Если быть точнее, то на одной улице, дальше которой я и остальные жители были разве что в мечтах.
Хотя нельзя сказать, что я сильно стремился вырваться на свободу. Заложником, как таковым, я не был. Меня не держали на цепи или на чём-то подобном, было свободное перемещение и общение. Жизнь как жизнь. Просто с того момента, как я начал понимать, что мне говорят, мой мир ограничили определённой территорией, где есть, в принципе, всё, что нужно для мирного существования путан, или куртизанок, или девушек лёгкого поведения, или, если говорить совсем простонародно, шлюх, чьи умения и возможности ограничиваются разве что физиологией и фантазией клиентов.
Конечно, не только для них созданы различные удобства, вроде маленькой почты, магазинчиков с какими-нибудь привозными вкусностями и дешёвыми побрякушками, поднимающими настроение, одного здания, где чинят одежду, обувь и продают вещи для рукоделия, чтобы можно было с пользой провести время, и ещё несколькими подобными местами, благодаря которым каждый здесь может создать себе иллюзию мирного и совершенно обычного квартала, где просто много знакомых.
Вместе с основными работниками скромно прозванной улицы любви и утех, здесь также живут и те, кто непосредственно клиентов не удовлетворяют. Повара, уборщики, охранники, курьеры, врачи и т.д. Без их ежедневного и упорного труда огромная система публичных домов, которые вроде не должны существовать, потеряла бы свой статус и стала бы хаотичным сборищем грязных домиков, в которых потные, инфицированные женщины и мужчины удовлетворяют не пойми кого и за сущие копейки, теряя всякое уважение к самим себе.
Да, публичные дома – это не то место работы, которым можно гордиться. Только намного проще быть частью этого пошлого мира, когда тебя лечат, защищают, кормят, одевают, дают кров – и всё это на том уровне, когда единственное, что вызывает сильное омерзение, это сам факт того, чем здесь занимаются. Но и с этим спустя какое-то время легко примиряются, относясь уже как к самой обыденной вещи.
Когда люди сюда приходят, они видят отлаженную систему, у которой есть свои договоры, правила и принципы. И отражение этой системы – многоэтажные дома, освещённые множеством фонариков с мягким светом, чистые улицы, по которым бегают мальчишки-курьеры, приветливо улыбаясь встречным знакомым, хмуро стоящие охранники, которые мужественно терпят шутки путан, зазывающих клиентов, и готовы в любой момент выпроводить очередного извращенца без всякой морали и порядочности.
Конечно, сложно назвать извращенцев порядочными, но и мера должна быть. Пусть к нам заходят любители избить очередную шлюху, получая эгоистичное удовольствие, но они должны придерживаться правил. И в принципе, они элементарные: не убить, использовать защиту, если есть в этом нужда, подтвердить, что нет болезней и т.д. Если после оплаченной ночи все живы, здоровы и нет претензий, то значит, что правила соблюдены. Таких людей пускают и обслуживают.
А вот мужчин, похожих на бездомных, с послужным списком болезней, которые не только находятся внутри организма, но и на теле, находят свои проявления, мягко пытаются выпроводить. Уже более грубо, если подобный клиент начинает дерзить. Поводов заставить человека забыть сюда дорогу много.
Здесь работают мужчины и женщины, дарящие любовь на одну ночь. Но каждый житель этой улицы – человек и заслуживает нормального отношения для улицы, полной публичных домов, конкурирующих и одновременно работающих друг с другом.
Разумеется, жизнь здесь не такая мирная и радужная, как могло показаться с моих слов. Взрослых продают за долги, детей за ненадобностью. Все они испытывают унижение, отдаваясь каждый раз новому клиенту, становясь тупыми болванчиками, раздвигающими ноги уже по привычке. Я тесно соприкасаюсь с этим миром, неизвестным добропорядочным мамочкам и их сопливым детишкам, но я хочу продолжать заставлять себя забывать о всей грязи, что здесь творится. Мне это удаётся легко, ведь, как я уже говорил, на этой улице живу с самого детства. Всё, что здесь происходит, – привычное для меня дело, и только чудо позволило сохранить человечность.
И это чудо – мой отец, который назначил за меня такую же высокую цену, что и за самого себя. На этой улице есть одно всем известное правило: все, кто живёт и работает здесь, кроме работников, поддерживающих порядок и маленькую инфраструктуру, продаются. Названные ранее повара, уборщики, доктора, курьеры и остальные люди подобных профессий, если сами того не хотят, не занимаются сексом за деньги. Их практически и не замечают. Они как живое окружение. Маленькие шурупчики механизма, которые обладают большими правами, нежели живой товар.
Остальные здесь – это различный ассортимент на любой вкус и цену. И в этот список входят и хозяева публичных домов, и их помощники, и их дети. Просто за них стоит такая цена, что проще устроить жестокую, грязную оргию посреди улицы с участием более половины путан этой улицы. И то, это выйдет дешевле.
Мой отец – один из них. Он был продан своими родителями в возрасте пятнадцати лет, и до совершеннолетия его готовили к тому, что всю свою оставшуюся жизнь он будет подставлять зад похотливым мужикам и удовлетворять одиноких женщин. Время шло, и он, пережив несколько попыток самоубийства, как-то смирился с такой жизнью. Возможно, что-то в нём сломалось, возможно, это результат работы психолога, закреплённого за нашим публичным домом. И он просто жил. Жил и работал как неплохая шлюха, поднимая себе цену и передвигаясь по статусной лестнице. Чем больше ты трудишься, тем больше шанс, что твои умения не будут равны той цене, что стояла изначально. И в итоге можно доработаться до если не помощника, то приближенного к хозяину. Тогда тебя перестают трогать, ведь купить уже тяжело.
Примерно такая история моего отца, который после смерти старой хозяйки занял её место. И с самого детства я слышал, как злые языки шептались о том, что не просто это так, не за личные заслуги, а потому, что он переступал через свою гордость и посредством постели становился престарелой женщине кем-то ближе, чем тот же самый помощник. Но как-то плевать. Этому подтверждения нет, да и, если бы это было правдой, здесь это не должно быть чем-то аморальным и неправильным. Просто людская зависть заставляет об этом забыть.
Я появился в этом публичном доме, когда отец ещё не был главой, а цена за него была высокая, но не настолько, чтобы оставить его в покое. Одна клиентка заплатила за ночь с ним, после чего пропала. Догадываетесь, какая банальная история следует после такого начала? Верно. Глупая женщина решила, что от одного раза без защиты ничего не будет, а потом принесла меня моему отцу, когда я не зависел от грудного молока. И, если бы отец не занял место покойной хозяйки, я бы уже сейчас начал настраивать себя на то, что через год надо будет вставать на четвереньки, подставляя зад. Тогда, возможно, я бы говорил и думал иначе. Ведь…
Люди здесь теряют свою душу вместе с первым клиентом.
***
В воздухе витал запах еды, благовоний и толпы, что увеличивалась с каждым часом. Месяц казался возмутительно тусклым на фоне множества горящих фонарей, висящих на зданиях и над дорогой. Людские голоса раздавались отовсюду: из-за дверей, за стенами, из приоткрытых окон, в подворотнях, на дороге. Сам воздух был наполнен их голосами, впитывая их в себя. Даже кажется, что если все люди исчезнут в один миг, тишина не наступит.
Я сидел на маленькой лестнице, ведущей во двор, где было относительно тихо. Сюда можно заходить лишь работникам, а, так как все они сейчас либо спят, либо работают, то кроме меня никого не было. Ветерок приятно трепал волосы и залезал под тонкую кофту, игнорируя, как мне казалось раньше, спасительный слой чёрного фартука.
Официально я такая же проститутка, как и половина населения этой улицы, но из-за высокой цены работаю я как мальчик на побегушках. Где-то прибраться, кому-нибудь что-нибудь принести, в чём-то помочь и т.д. Так хотя бы нет ощущения, что я какой-то зажравшийся малец, расхаживающий здесь, словно это я хозяин. Хотя учитывая тот факт, что скорее всего после отца всем здесь заправлять буду я, право на это имею. Да только лучше быть скромным. Меньше проблем и ненависти со стороны.
Сейчас мне делать было нечего. Ночь только началась, все справляются своими силами. А вот через пару часов бегать буду и я.
Но сейчас можно сидеть и наслаждаться красотой ночного сада. Хотя садом это трудно назвать. От скуки женщины посадили вдоль забора несколько кустов с неизвестными мне цветами, чтобы добавить жизни в просторный пустующий двор, который нужен, чтобы играли купленные дети, а взрослые чувствовали себя чуточку свободнее.
В этом году впервые зацвели кусты. Вернее, появились большие, ещё нераскрывшиеся бутоны, привлекающие внимание. Даже мужчины, которые далеки от всей природной красоты, с нетерпением ждут, когда они раскроются. Никто не знает, как именно будут выглядеть раскрывшиеся цветы. И это особенно интересно.
Когда я был маленьким, лет десять назад, мой отец сидел вместе с приглашённой женщиной, делающей букеты, которыми собирались украсить один из залов. Я играл за стенкой, а дверь была приоткрыта, так что, когда мне становилось скучно, я без зазрения совести грел уши, наслаждаясь родным голосом отца. Он говорил на разные темы, которые мне были непонятны. Единственное, что мне запомнилось, так это одна фраза.
«А ты знаешь, что, когда раскрываются бутоны…»
Сзади послышался скрип половиц и тихое шипение. Оборачиваться смысла не было. Если это кто-то проходит мимо, то пусть проходит, если это ко мне, то сами привлекут внимание. Мне слишком лениво двигаться лишний раз.
- Эй, удостой скромную персону своим вниманием, - знакомый мужской голос ясно дал понять, что пришли всё-таки ко мне.
Теперь уже немного неприлично не оборачиваться и продолжать смотреть на одиноко висящий фонарик в нашем дворе.
Я развернулся, сев по-турецки и взглянул на нарушителя моего спокойствия и такого короткого периода, когда можно побить баклуши.
- Ты почему не спишь, Ран?
Парень, который старше меня на четыре года, многозначительно покрутил перед моим носом аптечкой и сел рядом.
- Неудачно почесал спину. Обработаешь, а то больше никого свободного нет?
Я кивнул. Давно уже обрабатываю мелкие раны, особенно, если они принадлежат Рану. Он благодарно улыбнулся и развернулся ко мне спиной, перекинул через плечо длинные каштановые волосы, являя взору белую, окровавленную футболку. Пятно крови было не слишком большим, но не простым пятнышком от маленького пореза. Он задрал футболку, обнажая множество старых тонких шрамов и грубые раны, полученные совсем недавно. Одна из них была самой уродской. Настолько, что всё внутри передёргивало только от одного её вида.
В любом другом месте, с любым другим человеком я бы навёл панику, чуть ли не отправляя пострадавшего зашивать грубую рану, покрывающуюся омерзительной багряной корочкой. Но это публичный дом, куда приходят любители бить людей плётками, и где работают проститутки, позволяющие издеваться над своим телом.
Ран один из них, если можно так сказать. Его привезли к нам из другого дома, когда мне было семнадцать, и продавали, как неопытного паренька для любого секса. Если товар только недавно попал в эту среду, или только-только стал совершеннолетним, то никто не спрашивает, каких клиентов он хочет. Его заставляют делать всё, чтобы в конечном итоге нашлось то, что он делает лучше всего.
Наверное, из-за такого расположения дел, Ран меня и ненавидел долгие годы, как многие новенькие. Ведь это несправедливо. Только из-за того, что мой отец стал владельцем публичного дома, меня ждёт спокойная жизнь, когда их трахают несколько раз за ночь и почти постоянно разные люди. Поэтому общение с Раном было на уровне «Я бы убил тебя, если бы после этого меня не ждало самое грязное унижение, которое только можно испытать».
Но потом всё началось меняться, когда на его теле стали чаще появляться синяки и порезы. Мне, как самому свободному работнику, приходилось под его ругань обрабатывать раны, мужественно терпя поток ненависти. И так прошло время, после чего мы смогли начать общаться нормально. Говорить о дружбе было глупо в то время. Только полтора года назад мы стали мысленно считать друг друга друзьями. Не лучшими, конечно, но это большой прорыв. И именно полтора года назад к нему стал ходить узкий круг клиентов, желающих оставить свой след на его теле.
Ран официально работает как обычная проститутка, удовлетворяющая женщин и мужчин простым сексом, где самое большое, что можно себе позволить, это наручники или более интимные аксессуары. Но с того времени у него было несколько мужчин, после секса с которыми он не мог работать несколько дней.
Когда они только стали покупать его, был пик его ненависти ко мне. Ведь одно дело, когда тебя время от времени берут любители садо-мазо, появляясь в твоей жизни только один раз. И совсем другое, когда есть устоявшийся круг людей. Кому-то покажется, что это хорошо. Намного проще удовлетворять знакомых партнёров, чем очередных анонимов. Но тогда Ран считал, что это самое ужасное.
Он не любил боль. А если кто-то к тебе приходит за этим постоянно, то значит, что это может продолжаться несколько лет, если не всю жизнь. И он этого не хотел. И глядя на мою свободу, он ненавидел меня безумно. Ярость, желание убить, причинив как можно больше боли, читалась в каждом его движении, в каждом взгляде серых глаз.
Но затем его стали избивать сильнее. Несколько дней превращались в неделю, и вместе с этим уходили клиенты, которые не хотели ждать. В итоге остался один человек, который продолжает оставлять на нём свои метки. Он избавился от конкурентов, а подождать недельку, чтобы снова растерзать тело до крови, ему не трудно.
Когда остался один клиент, мы стали общаться лучше. Я думаю, что Ран его проклинает. В какой-то мере и я тоже. Но также я благодарен этому садисту за то, что ненависть Рана спала, и у нас появилась возможность стать по-настоящему хорошими друзьями.
- Ну вот, - я стёр кровь, обработал и заклеил капризную рану, - теперь можешь идти отдыхать.
- Да какой там отдыхать. Уже тяжело лежать и смотреть в потолок, - Ран повернулся ко мне, опуская футболку.
Мне нравилась его внешность. Не женственный, но и брутальным назвать было нельзя. Простая, хорошая фигура, красивое лицо, бледная кожа, в основном из-за ночной работы. Золотая середина. И мне это всегда нравилось. Да, он был красивым парнем. И достаточно умным для человека, не имеющего образования. Если бы его жизнь сложилась иначе, то, я уверен, он учился бы сейчас на какую-нибудь престижную профессию, имел бы девушку и жил бы счастливой жизнью.
Во всяком случае, именно такой жизни я ему желал.
- А если будешь много двигаться, то снова приползёшь ко мне с аптечкой.
- Я не приполз, - отодвигая названную аптечку за спину, возмутился Ран.
- Да-да-да, - улыбаюсь, но спорить не собираюсь. – Если скучно, то можешь со мной сегодня поработать.
- Бегать в фартучке и выполнять мелкие поручения?
- Ага.
- Ох, что-то спинка ноет, - театрально схватился за спину Ран, сделав страдальческое выражение лица.
- Всё ясно с вами. Лежать не хотим, работать тоже.
- Как любой ленивый человек, - развёл руками парень.
- Ран! – из-за двери послышался громкий женский голос.
- Что? – он обернулся на крик.
- Куда ты убрал коробку, которую я тебе давала? – красивая, светловолосая женщина выглянула из-за двери.
- А, давай покажу.
Ран встал и, махнув на прощание мне рукой, скрылся вместе с женщиной. Меня оставили одного с простой белой аптечкой ожидать, когда наступит мой час работать. Даже немного обидно, если честно.
***
Ночь подходила к концу. Улицы постепенно пустели, но говорить о том, что все расходятся по домам, было рано. Многие ещё сидели в комнатах, уединившись с понравившейся девушкой или мужчиной, распивали алкоголь. К еде уже мало кто притрагивался. Она была лишь вводной частью для хорошей ночи. Сейчас в ней не было смысла.
Спустя несколько часов мелкой, но многочисленной работы, я снова был во дворе. На этот раз лежал от усталости на холодном деревянном полу и держался, чтобы не заснуть. Тело ломило от усталости, а посему и глаза было тяжело держать открытыми.
За всё это время я не столкнулся с Раном. Либо мы ходили разными путями, либо он пристроился в какой-нибудь комнате и маялся дурью. Или заснул. В общем, сейчас я ему завидовал. Мне ложиться спать пока было рано.
Я лениво перевёл взгляд на оставленную мной аптечку. Так и не убрал. Слишком внезапно меня позвали помочь, поэтому было не до неё. И чувству, что если продолжу так лежать, то она пробудет здесь до следующей ночи.
Поэтому началась борьба. Лень против совести и морали (хотя каким они тут боком зачесались - непонятно). Тело предательски сдавалось под одним из самых древних чувств человека, но её противники тоже не сдавались и суровым укором напоминали мне, что кому-нибудь может понадобиться аптечка, а я такой плохой её оставил здесь.
В итоге я встал. Даже поаплодировал себе в честь подвига и победы. Слава Богу, никто не видел. Взяв аптечку, дав себе слабую пощёчину, иду наверх, спальный этаж мужчин. На каждом этаже есть стандартные аптечки, и только поднимаясь по лестнице, я вспомнил об этом. В принципе, я мог бы и оставить её во дворе, поддавшись лени.
Так или иначе, я уже встал и прошёл достаточно, чтобы успеть плюнуть на всё и вернуться дальше лежать под светлеющим небом.
По пути встречались работники, но их было меньше, чем несколько часов назад. Уборщицы ждали, когда освободятся комнаты, чтобы там убрать, повара уже не готовили, девушки не носили еду в залы, а сами путаны либо отдыхали, либо удовлетворяли клиента.
Минув этаж, где одни комнаты для уединений, поднимаюсь на следующий, где спят мужчины. Сейчас там никого нет. Единственный, кому можно там находиться, это Ран, и то, он может быть где угодно. До шести утра, когда наступает официальное завершение рабочей ночи, никто, кроме больных, не должен находиться в комнатах отдыха. Все должны быть внизу, работать или ждать, когда им её предложат.
Поэтому, когда я поставил аптечку на тумбочку у входа, я немного удивился, увидев тонкую полоску тёплого света дешёвой настольной лампы. Сначала я подумал, что это Ран, но комната вроде не его, хотя в общей темноте мог и ошибиться, и было слышно, если напрячь слух, два голоса.
Половицы тихо прогибались под моим весом, словно молчаливые спутники, так же ведомые любопытством, что и я. В воздухе витал слабый запах пыли и чего-то сладкого, щекочущего нос.
Чувствуя шершавую поверхность, прикладываю руку к стене и медленно подхожу к приоткрытой двери, желая узнать, что происходит рядом с источником света. Я уже говорил, на этом этаже мало кто бывает, пока идёт рабочее время. Женщины выглядывают из окон нижних этажей, завлекая клиентов, закрываются с ними в комнатах, сидят подле в просторных залах на празднествах или закрытых встречах, покорно подливая алкоголь и позволяя грубой мужской руке залезать под одежду, чтобы напомнить, что они здесь не для приятной компании. Малочисленные мужчины либо закрыты с клиентами в комнатах, так же, как и женщины, либо сидят в общем зале, куда не пускают никого, кроме других живых товаров и работников публичного дома. Там, не желая сидеть в пустой комнате, страдая от одиночества и терзая себя сводящими с ума мыслями о собственной грязной жизни, они играют безразличие к месту, где живут, и поддаются фальшивому веселью, ожидая, когда появится очередной мужчина или женщина, желающие купить их на ночь. Не тронутые напрямую пороком работники находятся на своих местах. Повара кружат на кухне в горячем тумане и в пропитанных запахом еды фартуках, охранники стоят на своих постах молчаливыми глыбами, следя за порядком и безопасностью каждого, кто находится на территории публичного дома, а уборщицы работают посменно: кто-то спит и ждёт утра, когда им придётся готовить дом к очередной ночи, а кто-то в сей час ждёт, когда освободится комната или зал, чтобы быстро очистить их для следующих клиентов. А верхушка, где главенствует отец, закрыта на самом последнем этаже, скрываясь от общей грязи, царившей у них под ногами.
Даже в это время, когда пик клиентов прошёл, всё продолжает так же складно работать.
Поэтому да, странно, что здесь, в месте, где мы спим, кто-то сейчас есть, кроме меня и, возможно, Рана. Из-за двери доносился шёпот и дуэт тяжёлых, шумных дыханий. Если там не два человека, страдающих лихорадкой, то я знаю, чем занимаются в этой комнате. Но кто? Между путанами вспыхнула страсть или любовь? Или кто-то уединился с клиентом? Но для этого есть свои комнаты, которые специально оборудованы для разного рода любовных утех. Здесь может появиться клиент только в одном случае, нарушающим правила.
Если кто-то отдаётся бесплатно.
Как грязный извращенец прижимаюсь щекой к дверному косяку и молюсь, чтобы моего дыхания и бешеного от волнения стука сердца не было слышно. Старая кровать слабо скрипнула, на пол съехало одеяло. Я видел двух мужчин. Но я не видел лиц.
Один сидел на кровати, прижавшись спиной к тёмной железной спинке и уткнулся лбом в ключицу, сидящего на нём партнёра, чьи острые колени обнимали его бёдра. Сильные руки скользили вдоль истерзанной спины, грубо надавливая ногтями на светлую кожу и оставляя красные следы, словно дикий зверь, раздирающий свою жертву. Но жертва стонет не от боли. Жертва не бормочет только ей понятные слова, сходя с ума от чужих прикосновений, властных толчков и собственной похоти, отражающейся в каждом вздохе, в каждом движении, в каждом отблеске пота в свете прикроватной лампы.
Да, я не видел их лиц, но я понимал, кто сейчас нарушает правила на моих глазах. Тёмные, в слабом свете практически чёрные синяки на бледных бёдрах, тонкие, но грубые шрамы, рассекающие спину, и раскрывающиеся от безрассудного секса раны, из которых уже поблёскивала кровь. Пряди длинных каштановых волос прилипали к лопаткам и плечам, но в основном в привычной манере перекинуты через левое плечо. Да, достаточно только увидеть это тело, чтобы узнать, кто перед тобой. И легко догадаться, кто практически наощупь находит следы своей страсти и давит на них, принося тянущуюся боль, смешанную с особым, извращённым удовольствием.
Он не избивает Рана, но он пришёл к нему, когда раны ещё причиняют боль.
Словно читая мои мысли, виновник в постоянных кровавых пятнах на белой одежде Рана, приподнял голову и прижался своей щекой к его. Чуть приоткрытый рот изуродовала растянувшаяся безумная улыбка. В карих глазах, сквозь дымку собственного разврата, плескалась сводящая с ума страсть в отблесках света лампы. И самое ужасно – он скосил взгляд туда, куда не стоило.
Он заметил меня.
От того стал быстрее и жёстче вбиваться в податливое тело, выбивая более громкие стоны профессиональной шлюхи. Я видел, как ему нравится присутствие незваного наблюдателя. Я буквально ощущал, как жар его желания вспыхнул с новой с силой, находя отражение в причинении ещё одной порции боли от укусов в шею и сминанию бёдер, насаживая своего любовника до самого конца на свой член.
- Я чувствую, что тебе не хватает твоей боли, - шёпот на ухо, но его голос слышал и я, - что была раньше.
- Н-нет… Я не… Ах, - несвязно выдохнул Ран, не сдерживая предательский стон.
Мужчина посмотрел на меня.
- Ты не представляешь… - нажим на кровоточащую рану, - …как я хочу избить тебя сейчас. Чтобы ты почувствовал каждую эмоцию и каждое чувство, раздирающее меня на части из-за того… Что приходится сдерживаться. Стоит только зажить твоим ранам, - мокрая дорожка от ключицы к подбородку, - и я поглощу тебя всего. Я выбью из тебя все стоны боли и удовольствия, которые ты испытываешь, чтобы только от одной мысли обо мне… Твоё тело болело от ран и возбуждения.
Он говорил это тихо, но от столь страстного, столь безумного и жестокого голоса дрожали колени, и каждая клеточка тела сжималась так, словно в предсмертной агонии. Пальцы сжимали дверной косяк, и я был готов поклясться, что если бы взглянул на них, то они даже в свете прикроватной лампы были бы белее снега. Сладкая, тянущаяся боль в паху мешала нормально думать. Я чувствовал боль своего тела, я чувствовал боль своего желания.
Этот человек ни разу ко мне не притронулся. Он ни разу со мной не разговаривал. Сейчас каждое его слово было адресовано Рану, заставляя его сгорать со стыда и всхлипывать от удовольствия. Но он смотрел на меня, и казалось, что это я сейчас прижимаюсь к нему всем телом, что это я не могу выдавить и слова, потому что в голове бьётся лишь одна мысль, чтобы он не останавливался, что это моё тело покрыто следами его садисткой похоти.
Казалось, что это я – профессиональная шлюха, отдающаяся бесплатно, будто дворовая шалава, но не жалеющая об этом ни на грамм.
Казалось, что трахают именно меня.
И он улыбался, зная, что я чувствую. Словно так и было задумано. Словно он хотел показать, от чего сейчас сходит с ума Ран. Как будто… Он разогревал свою публику маленьким представлением, где финальная сцена заставит плакать, радоваться, ненавидеть, восхищаться и давиться собственным переизбытком чувств.
- Скажи, - внезапно аккуратно заскользив пальцами по старым шрамам, произнёс мужчина, чуть замедляя темп под недовольный стон, - ты любишь мою боль? Ты теряешь рассудок, предвкушая… Ещё одну ночь?
- Я… Боже, я н-не… Знаю, - прижимаясь ближе, тяжело дыша и с трудом подбирая слова, отвечал Ран. – М-м, пожалуйста… Быстрее…
- Ты знаешь. Ты всё прекрасно знаешь. Осознаёшь каждую свою мысль, каждое своё действие. Ты ведь шлюха, которая должна играть любовь и страсть, чтобы поднять цену. Но… Сколько бы я тебя не трахал, сколько бы не бил, ты продолжаешь стонать и извиваться, словно в первый и последний раз. И мы ведь оба знаем, почему. Верно?
Он с силой сжал бёдра Рана, впиваясь ногтями в раскрасневшуюся кожу, вызывая сдавленное шипение. Карие глаза охотника скользнули по моей дрожащей фигуре небрежно и одновременно победно. Он предвкушал свой триумф. Он заранее знал, что следующие слова не оставят никого равнодушным.
- Ведь всё потому, что… - он перевёл взгляд на парня, притягивая его к себе ближе, будто желая срастись с ним телами, - …ты любишь мою боль так же сильно, как любишь меня.
«…В мире умирает одна шлюха и рождается один человек».
Беты (редакторы): I saw a unicorn
Фэндом: Ориджиналы
Пэйринг или персонажи: М/М
Рейтинг: R
Жанры: Слэш (яой), POV
Размер: Мини, 10 страниц
Кол-во частей: 1
Статус: закончен
Описание:
Короткая история одной проститутки глазами другой.
Публикация на других ресурсах:
Да кому это надо?
Примечания автора:
Пф-ф, Боже, подобные фф, кажись, не моё
читать дальшеНа землю плавно спускались сумерки. Молодой месяц, словно златовласый мальчишка, нерешительно выглядывал из-за багровых облаков, приободряемый маленькими звёздочками, тускло мерцающими пока ещё на светлом и ярком небе. Прохладный ветерок приближающейся летней ночи шаловливо гулял по улице, забираясь в щели и окна, принося с собой бодрящую свежесть нового времени суток.
Из окон стали выглядывать растрёпанные женщины, сонно потирая глаза и начиная готовиться к долгой рабочей ночи, в течение которой нужно выглядеть чуть ли не безупречно. Из приоткрытых форточек тянулись извивающиеся струйки табачного дыма – это на других этажах проснулись мужчины. Ещё часа пол, и в каждом доме будет слышен топот женских ножек, грубая мужская ругань и недовольное причитание тех, кто только собирается ложиться спать.
Жизнь так сложилась, что с детства, начиная чуть ли не с самого рождения, и до этого дня я живу в одном доме, в одном районе. Если быть точнее, то на одной улице, дальше которой я и остальные жители были разве что в мечтах.
Хотя нельзя сказать, что я сильно стремился вырваться на свободу. Заложником, как таковым, я не был. Меня не держали на цепи или на чём-то подобном, было свободное перемещение и общение. Жизнь как жизнь. Просто с того момента, как я начал понимать, что мне говорят, мой мир ограничили определённой территорией, где есть, в принципе, всё, что нужно для мирного существования путан, или куртизанок, или девушек лёгкого поведения, или, если говорить совсем простонародно, шлюх, чьи умения и возможности ограничиваются разве что физиологией и фантазией клиентов.
Конечно, не только для них созданы различные удобства, вроде маленькой почты, магазинчиков с какими-нибудь привозными вкусностями и дешёвыми побрякушками, поднимающими настроение, одного здания, где чинят одежду, обувь и продают вещи для рукоделия, чтобы можно было с пользой провести время, и ещё несколькими подобными местами, благодаря которым каждый здесь может создать себе иллюзию мирного и совершенно обычного квартала, где просто много знакомых.
Вместе с основными работниками скромно прозванной улицы любви и утех, здесь также живут и те, кто непосредственно клиентов не удовлетворяют. Повара, уборщики, охранники, курьеры, врачи и т.д. Без их ежедневного и упорного труда огромная система публичных домов, которые вроде не должны существовать, потеряла бы свой статус и стала бы хаотичным сборищем грязных домиков, в которых потные, инфицированные женщины и мужчины удовлетворяют не пойми кого и за сущие копейки, теряя всякое уважение к самим себе.
Да, публичные дома – это не то место работы, которым можно гордиться. Только намного проще быть частью этого пошлого мира, когда тебя лечат, защищают, кормят, одевают, дают кров – и всё это на том уровне, когда единственное, что вызывает сильное омерзение, это сам факт того, чем здесь занимаются. Но и с этим спустя какое-то время легко примиряются, относясь уже как к самой обыденной вещи.
Когда люди сюда приходят, они видят отлаженную систему, у которой есть свои договоры, правила и принципы. И отражение этой системы – многоэтажные дома, освещённые множеством фонариков с мягким светом, чистые улицы, по которым бегают мальчишки-курьеры, приветливо улыбаясь встречным знакомым, хмуро стоящие охранники, которые мужественно терпят шутки путан, зазывающих клиентов, и готовы в любой момент выпроводить очередного извращенца без всякой морали и порядочности.
Конечно, сложно назвать извращенцев порядочными, но и мера должна быть. Пусть к нам заходят любители избить очередную шлюху, получая эгоистичное удовольствие, но они должны придерживаться правил. И в принципе, они элементарные: не убить, использовать защиту, если есть в этом нужда, подтвердить, что нет болезней и т.д. Если после оплаченной ночи все живы, здоровы и нет претензий, то значит, что правила соблюдены. Таких людей пускают и обслуживают.
А вот мужчин, похожих на бездомных, с послужным списком болезней, которые не только находятся внутри организма, но и на теле, находят свои проявления, мягко пытаются выпроводить. Уже более грубо, если подобный клиент начинает дерзить. Поводов заставить человека забыть сюда дорогу много.
Здесь работают мужчины и женщины, дарящие любовь на одну ночь. Но каждый житель этой улицы – человек и заслуживает нормального отношения для улицы, полной публичных домов, конкурирующих и одновременно работающих друг с другом.
Разумеется, жизнь здесь не такая мирная и радужная, как могло показаться с моих слов. Взрослых продают за долги, детей за ненадобностью. Все они испытывают унижение, отдаваясь каждый раз новому клиенту, становясь тупыми болванчиками, раздвигающими ноги уже по привычке. Я тесно соприкасаюсь с этим миром, неизвестным добропорядочным мамочкам и их сопливым детишкам, но я хочу продолжать заставлять себя забывать о всей грязи, что здесь творится. Мне это удаётся легко, ведь, как я уже говорил, на этой улице живу с самого детства. Всё, что здесь происходит, – привычное для меня дело, и только чудо позволило сохранить человечность.
И это чудо – мой отец, который назначил за меня такую же высокую цену, что и за самого себя. На этой улице есть одно всем известное правило: все, кто живёт и работает здесь, кроме работников, поддерживающих порядок и маленькую инфраструктуру, продаются. Названные ранее повара, уборщики, доктора, курьеры и остальные люди подобных профессий, если сами того не хотят, не занимаются сексом за деньги. Их практически и не замечают. Они как живое окружение. Маленькие шурупчики механизма, которые обладают большими правами, нежели живой товар.
Остальные здесь – это различный ассортимент на любой вкус и цену. И в этот список входят и хозяева публичных домов, и их помощники, и их дети. Просто за них стоит такая цена, что проще устроить жестокую, грязную оргию посреди улицы с участием более половины путан этой улицы. И то, это выйдет дешевле.
Мой отец – один из них. Он был продан своими родителями в возрасте пятнадцати лет, и до совершеннолетия его готовили к тому, что всю свою оставшуюся жизнь он будет подставлять зад похотливым мужикам и удовлетворять одиноких женщин. Время шло, и он, пережив несколько попыток самоубийства, как-то смирился с такой жизнью. Возможно, что-то в нём сломалось, возможно, это результат работы психолога, закреплённого за нашим публичным домом. И он просто жил. Жил и работал как неплохая шлюха, поднимая себе цену и передвигаясь по статусной лестнице. Чем больше ты трудишься, тем больше шанс, что твои умения не будут равны той цене, что стояла изначально. И в итоге можно доработаться до если не помощника, то приближенного к хозяину. Тогда тебя перестают трогать, ведь купить уже тяжело.
Примерно такая история моего отца, который после смерти старой хозяйки занял её место. И с самого детства я слышал, как злые языки шептались о том, что не просто это так, не за личные заслуги, а потому, что он переступал через свою гордость и посредством постели становился престарелой женщине кем-то ближе, чем тот же самый помощник. Но как-то плевать. Этому подтверждения нет, да и, если бы это было правдой, здесь это не должно быть чем-то аморальным и неправильным. Просто людская зависть заставляет об этом забыть.
Я появился в этом публичном доме, когда отец ещё не был главой, а цена за него была высокая, но не настолько, чтобы оставить его в покое. Одна клиентка заплатила за ночь с ним, после чего пропала. Догадываетесь, какая банальная история следует после такого начала? Верно. Глупая женщина решила, что от одного раза без защиты ничего не будет, а потом принесла меня моему отцу, когда я не зависел от грудного молока. И, если бы отец не занял место покойной хозяйки, я бы уже сейчас начал настраивать себя на то, что через год надо будет вставать на четвереньки, подставляя зад. Тогда, возможно, я бы говорил и думал иначе. Ведь…
Люди здесь теряют свою душу вместе с первым клиентом.
В воздухе витал запах еды, благовоний и толпы, что увеличивалась с каждым часом. Месяц казался возмутительно тусклым на фоне множества горящих фонарей, висящих на зданиях и над дорогой. Людские голоса раздавались отовсюду: из-за дверей, за стенами, из приоткрытых окон, в подворотнях, на дороге. Сам воздух был наполнен их голосами, впитывая их в себя. Даже кажется, что если все люди исчезнут в один миг, тишина не наступит.
Я сидел на маленькой лестнице, ведущей во двор, где было относительно тихо. Сюда можно заходить лишь работникам, а, так как все они сейчас либо спят, либо работают, то кроме меня никого не было. Ветерок приятно трепал волосы и залезал под тонкую кофту, игнорируя, как мне казалось раньше, спасительный слой чёрного фартука.
Официально я такая же проститутка, как и половина населения этой улицы, но из-за высокой цены работаю я как мальчик на побегушках. Где-то прибраться, кому-нибудь что-нибудь принести, в чём-то помочь и т.д. Так хотя бы нет ощущения, что я какой-то зажравшийся малец, расхаживающий здесь, словно это я хозяин. Хотя учитывая тот факт, что скорее всего после отца всем здесь заправлять буду я, право на это имею. Да только лучше быть скромным. Меньше проблем и ненависти со стороны.
Сейчас мне делать было нечего. Ночь только началась, все справляются своими силами. А вот через пару часов бегать буду и я.
Но сейчас можно сидеть и наслаждаться красотой ночного сада. Хотя садом это трудно назвать. От скуки женщины посадили вдоль забора несколько кустов с неизвестными мне цветами, чтобы добавить жизни в просторный пустующий двор, который нужен, чтобы играли купленные дети, а взрослые чувствовали себя чуточку свободнее.
В этом году впервые зацвели кусты. Вернее, появились большие, ещё нераскрывшиеся бутоны, привлекающие внимание. Даже мужчины, которые далеки от всей природной красоты, с нетерпением ждут, когда они раскроются. Никто не знает, как именно будут выглядеть раскрывшиеся цветы. И это особенно интересно.
Когда я был маленьким, лет десять назад, мой отец сидел вместе с приглашённой женщиной, делающей букеты, которыми собирались украсить один из залов. Я играл за стенкой, а дверь была приоткрыта, так что, когда мне становилось скучно, я без зазрения совести грел уши, наслаждаясь родным голосом отца. Он говорил на разные темы, которые мне были непонятны. Единственное, что мне запомнилось, так это одна фраза.
«А ты знаешь, что, когда раскрываются бутоны…»
Сзади послышался скрип половиц и тихое шипение. Оборачиваться смысла не было. Если это кто-то проходит мимо, то пусть проходит, если это ко мне, то сами привлекут внимание. Мне слишком лениво двигаться лишний раз.
- Эй, удостой скромную персону своим вниманием, - знакомый мужской голос ясно дал понять, что пришли всё-таки ко мне.
Теперь уже немного неприлично не оборачиваться и продолжать смотреть на одиноко висящий фонарик в нашем дворе.
Я развернулся, сев по-турецки и взглянул на нарушителя моего спокойствия и такого короткого периода, когда можно побить баклуши.
- Ты почему не спишь, Ран?
Парень, который старше меня на четыре года, многозначительно покрутил перед моим носом аптечкой и сел рядом.
- Неудачно почесал спину. Обработаешь, а то больше никого свободного нет?
Я кивнул. Давно уже обрабатываю мелкие раны, особенно, если они принадлежат Рану. Он благодарно улыбнулся и развернулся ко мне спиной, перекинул через плечо длинные каштановые волосы, являя взору белую, окровавленную футболку. Пятно крови было не слишком большим, но не простым пятнышком от маленького пореза. Он задрал футболку, обнажая множество старых тонких шрамов и грубые раны, полученные совсем недавно. Одна из них была самой уродской. Настолько, что всё внутри передёргивало только от одного её вида.
В любом другом месте, с любым другим человеком я бы навёл панику, чуть ли не отправляя пострадавшего зашивать грубую рану, покрывающуюся омерзительной багряной корочкой. Но это публичный дом, куда приходят любители бить людей плётками, и где работают проститутки, позволяющие издеваться над своим телом.
Ран один из них, если можно так сказать. Его привезли к нам из другого дома, когда мне было семнадцать, и продавали, как неопытного паренька для любого секса. Если товар только недавно попал в эту среду, или только-только стал совершеннолетним, то никто не спрашивает, каких клиентов он хочет. Его заставляют делать всё, чтобы в конечном итоге нашлось то, что он делает лучше всего.
Наверное, из-за такого расположения дел, Ран меня и ненавидел долгие годы, как многие новенькие. Ведь это несправедливо. Только из-за того, что мой отец стал владельцем публичного дома, меня ждёт спокойная жизнь, когда их трахают несколько раз за ночь и почти постоянно разные люди. Поэтому общение с Раном было на уровне «Я бы убил тебя, если бы после этого меня не ждало самое грязное унижение, которое только можно испытать».
Но потом всё началось меняться, когда на его теле стали чаще появляться синяки и порезы. Мне, как самому свободному работнику, приходилось под его ругань обрабатывать раны, мужественно терпя поток ненависти. И так прошло время, после чего мы смогли начать общаться нормально. Говорить о дружбе было глупо в то время. Только полтора года назад мы стали мысленно считать друг друга друзьями. Не лучшими, конечно, но это большой прорыв. И именно полтора года назад к нему стал ходить узкий круг клиентов, желающих оставить свой след на его теле.
Ран официально работает как обычная проститутка, удовлетворяющая женщин и мужчин простым сексом, где самое большое, что можно себе позволить, это наручники или более интимные аксессуары. Но с того времени у него было несколько мужчин, после секса с которыми он не мог работать несколько дней.
Когда они только стали покупать его, был пик его ненависти ко мне. Ведь одно дело, когда тебя время от времени берут любители садо-мазо, появляясь в твоей жизни только один раз. И совсем другое, когда есть устоявшийся круг людей. Кому-то покажется, что это хорошо. Намного проще удовлетворять знакомых партнёров, чем очередных анонимов. Но тогда Ран считал, что это самое ужасное.
Он не любил боль. А если кто-то к тебе приходит за этим постоянно, то значит, что это может продолжаться несколько лет, если не всю жизнь. И он этого не хотел. И глядя на мою свободу, он ненавидел меня безумно. Ярость, желание убить, причинив как можно больше боли, читалась в каждом его движении, в каждом взгляде серых глаз.
Но затем его стали избивать сильнее. Несколько дней превращались в неделю, и вместе с этим уходили клиенты, которые не хотели ждать. В итоге остался один человек, который продолжает оставлять на нём свои метки. Он избавился от конкурентов, а подождать недельку, чтобы снова растерзать тело до крови, ему не трудно.
Когда остался один клиент, мы стали общаться лучше. Я думаю, что Ран его проклинает. В какой-то мере и я тоже. Но также я благодарен этому садисту за то, что ненависть Рана спала, и у нас появилась возможность стать по-настоящему хорошими друзьями.
- Ну вот, - я стёр кровь, обработал и заклеил капризную рану, - теперь можешь идти отдыхать.
- Да какой там отдыхать. Уже тяжело лежать и смотреть в потолок, - Ран повернулся ко мне, опуская футболку.
Мне нравилась его внешность. Не женственный, но и брутальным назвать было нельзя. Простая, хорошая фигура, красивое лицо, бледная кожа, в основном из-за ночной работы. Золотая середина. И мне это всегда нравилось. Да, он был красивым парнем. И достаточно умным для человека, не имеющего образования. Если бы его жизнь сложилась иначе, то, я уверен, он учился бы сейчас на какую-нибудь престижную профессию, имел бы девушку и жил бы счастливой жизнью.
Во всяком случае, именно такой жизни я ему желал.
- А если будешь много двигаться, то снова приползёшь ко мне с аптечкой.
- Я не приполз, - отодвигая названную аптечку за спину, возмутился Ран.
- Да-да-да, - улыбаюсь, но спорить не собираюсь. – Если скучно, то можешь со мной сегодня поработать.
- Бегать в фартучке и выполнять мелкие поручения?
- Ага.
- Ох, что-то спинка ноет, - театрально схватился за спину Ран, сделав страдальческое выражение лица.
- Всё ясно с вами. Лежать не хотим, работать тоже.
- Как любой ленивый человек, - развёл руками парень.
- Ран! – из-за двери послышался громкий женский голос.
- Что? – он обернулся на крик.
- Куда ты убрал коробку, которую я тебе давала? – красивая, светловолосая женщина выглянула из-за двери.
- А, давай покажу.
Ран встал и, махнув на прощание мне рукой, скрылся вместе с женщиной. Меня оставили одного с простой белой аптечкой ожидать, когда наступит мой час работать. Даже немного обидно, если честно.
Ночь подходила к концу. Улицы постепенно пустели, но говорить о том, что все расходятся по домам, было рано. Многие ещё сидели в комнатах, уединившись с понравившейся девушкой или мужчиной, распивали алкоголь. К еде уже мало кто притрагивался. Она была лишь вводной частью для хорошей ночи. Сейчас в ней не было смысла.
Спустя несколько часов мелкой, но многочисленной работы, я снова был во дворе. На этот раз лежал от усталости на холодном деревянном полу и держался, чтобы не заснуть. Тело ломило от усталости, а посему и глаза было тяжело держать открытыми.
За всё это время я не столкнулся с Раном. Либо мы ходили разными путями, либо он пристроился в какой-нибудь комнате и маялся дурью. Или заснул. В общем, сейчас я ему завидовал. Мне ложиться спать пока было рано.
Я лениво перевёл взгляд на оставленную мной аптечку. Так и не убрал. Слишком внезапно меня позвали помочь, поэтому было не до неё. И чувству, что если продолжу так лежать, то она пробудет здесь до следующей ночи.
Поэтому началась борьба. Лень против совести и морали (хотя каким они тут боком зачесались - непонятно). Тело предательски сдавалось под одним из самых древних чувств человека, но её противники тоже не сдавались и суровым укором напоминали мне, что кому-нибудь может понадобиться аптечка, а я такой плохой её оставил здесь.
В итоге я встал. Даже поаплодировал себе в честь подвига и победы. Слава Богу, никто не видел. Взяв аптечку, дав себе слабую пощёчину, иду наверх, спальный этаж мужчин. На каждом этаже есть стандартные аптечки, и только поднимаясь по лестнице, я вспомнил об этом. В принципе, я мог бы и оставить её во дворе, поддавшись лени.
Так или иначе, я уже встал и прошёл достаточно, чтобы успеть плюнуть на всё и вернуться дальше лежать под светлеющим небом.
По пути встречались работники, но их было меньше, чем несколько часов назад. Уборщицы ждали, когда освободятся комнаты, чтобы там убрать, повара уже не готовили, девушки не носили еду в залы, а сами путаны либо отдыхали, либо удовлетворяли клиента.
Минув этаж, где одни комнаты для уединений, поднимаюсь на следующий, где спят мужчины. Сейчас там никого нет. Единственный, кому можно там находиться, это Ран, и то, он может быть где угодно. До шести утра, когда наступает официальное завершение рабочей ночи, никто, кроме больных, не должен находиться в комнатах отдыха. Все должны быть внизу, работать или ждать, когда им её предложат.
Поэтому, когда я поставил аптечку на тумбочку у входа, я немного удивился, увидев тонкую полоску тёплого света дешёвой настольной лампы. Сначала я подумал, что это Ран, но комната вроде не его, хотя в общей темноте мог и ошибиться, и было слышно, если напрячь слух, два голоса.
Половицы тихо прогибались под моим весом, словно молчаливые спутники, так же ведомые любопытством, что и я. В воздухе витал слабый запах пыли и чего-то сладкого, щекочущего нос.
Чувствуя шершавую поверхность, прикладываю руку к стене и медленно подхожу к приоткрытой двери, желая узнать, что происходит рядом с источником света. Я уже говорил, на этом этаже мало кто бывает, пока идёт рабочее время. Женщины выглядывают из окон нижних этажей, завлекая клиентов, закрываются с ними в комнатах, сидят подле в просторных залах на празднествах или закрытых встречах, покорно подливая алкоголь и позволяя грубой мужской руке залезать под одежду, чтобы напомнить, что они здесь не для приятной компании. Малочисленные мужчины либо закрыты с клиентами в комнатах, так же, как и женщины, либо сидят в общем зале, куда не пускают никого, кроме других живых товаров и работников публичного дома. Там, не желая сидеть в пустой комнате, страдая от одиночества и терзая себя сводящими с ума мыслями о собственной грязной жизни, они играют безразличие к месту, где живут, и поддаются фальшивому веселью, ожидая, когда появится очередной мужчина или женщина, желающие купить их на ночь. Не тронутые напрямую пороком работники находятся на своих местах. Повара кружат на кухне в горячем тумане и в пропитанных запахом еды фартуках, охранники стоят на своих постах молчаливыми глыбами, следя за порядком и безопасностью каждого, кто находится на территории публичного дома, а уборщицы работают посменно: кто-то спит и ждёт утра, когда им придётся готовить дом к очередной ночи, а кто-то в сей час ждёт, когда освободится комната или зал, чтобы быстро очистить их для следующих клиентов. А верхушка, где главенствует отец, закрыта на самом последнем этаже, скрываясь от общей грязи, царившей у них под ногами.
Даже в это время, когда пик клиентов прошёл, всё продолжает так же складно работать.
Поэтому да, странно, что здесь, в месте, где мы спим, кто-то сейчас есть, кроме меня и, возможно, Рана. Из-за двери доносился шёпот и дуэт тяжёлых, шумных дыханий. Если там не два человека, страдающих лихорадкой, то я знаю, чем занимаются в этой комнате. Но кто? Между путанами вспыхнула страсть или любовь? Или кто-то уединился с клиентом? Но для этого есть свои комнаты, которые специально оборудованы для разного рода любовных утех. Здесь может появиться клиент только в одном случае, нарушающим правила.
Если кто-то отдаётся бесплатно.
Как грязный извращенец прижимаюсь щекой к дверному косяку и молюсь, чтобы моего дыхания и бешеного от волнения стука сердца не было слышно. Старая кровать слабо скрипнула, на пол съехало одеяло. Я видел двух мужчин. Но я не видел лиц.
Один сидел на кровати, прижавшись спиной к тёмной железной спинке и уткнулся лбом в ключицу, сидящего на нём партнёра, чьи острые колени обнимали его бёдра. Сильные руки скользили вдоль истерзанной спины, грубо надавливая ногтями на светлую кожу и оставляя красные следы, словно дикий зверь, раздирающий свою жертву. Но жертва стонет не от боли. Жертва не бормочет только ей понятные слова, сходя с ума от чужих прикосновений, властных толчков и собственной похоти, отражающейся в каждом вздохе, в каждом движении, в каждом отблеске пота в свете прикроватной лампы.
Да, я не видел их лиц, но я понимал, кто сейчас нарушает правила на моих глазах. Тёмные, в слабом свете практически чёрные синяки на бледных бёдрах, тонкие, но грубые шрамы, рассекающие спину, и раскрывающиеся от безрассудного секса раны, из которых уже поблёскивала кровь. Пряди длинных каштановых волос прилипали к лопаткам и плечам, но в основном в привычной манере перекинуты через левое плечо. Да, достаточно только увидеть это тело, чтобы узнать, кто перед тобой. И легко догадаться, кто практически наощупь находит следы своей страсти и давит на них, принося тянущуюся боль, смешанную с особым, извращённым удовольствием.
Он не избивает Рана, но он пришёл к нему, когда раны ещё причиняют боль.
Словно читая мои мысли, виновник в постоянных кровавых пятнах на белой одежде Рана, приподнял голову и прижался своей щекой к его. Чуть приоткрытый рот изуродовала растянувшаяся безумная улыбка. В карих глазах, сквозь дымку собственного разврата, плескалась сводящая с ума страсть в отблесках света лампы. И самое ужасно – он скосил взгляд туда, куда не стоило.
Он заметил меня.
От того стал быстрее и жёстче вбиваться в податливое тело, выбивая более громкие стоны профессиональной шлюхи. Я видел, как ему нравится присутствие незваного наблюдателя. Я буквально ощущал, как жар его желания вспыхнул с новой с силой, находя отражение в причинении ещё одной порции боли от укусов в шею и сминанию бёдер, насаживая своего любовника до самого конца на свой член.
- Я чувствую, что тебе не хватает твоей боли, - шёпот на ухо, но его голос слышал и я, - что была раньше.
- Н-нет… Я не… Ах, - несвязно выдохнул Ран, не сдерживая предательский стон.
Мужчина посмотрел на меня.
- Ты не представляешь… - нажим на кровоточащую рану, - …как я хочу избить тебя сейчас. Чтобы ты почувствовал каждую эмоцию и каждое чувство, раздирающее меня на части из-за того… Что приходится сдерживаться. Стоит только зажить твоим ранам, - мокрая дорожка от ключицы к подбородку, - и я поглощу тебя всего. Я выбью из тебя все стоны боли и удовольствия, которые ты испытываешь, чтобы только от одной мысли обо мне… Твоё тело болело от ран и возбуждения.
Он говорил это тихо, но от столь страстного, столь безумного и жестокого голоса дрожали колени, и каждая клеточка тела сжималась так, словно в предсмертной агонии. Пальцы сжимали дверной косяк, и я был готов поклясться, что если бы взглянул на них, то они даже в свете прикроватной лампы были бы белее снега. Сладкая, тянущаяся боль в паху мешала нормально думать. Я чувствовал боль своего тела, я чувствовал боль своего желания.
Этот человек ни разу ко мне не притронулся. Он ни разу со мной не разговаривал. Сейчас каждое его слово было адресовано Рану, заставляя его сгорать со стыда и всхлипывать от удовольствия. Но он смотрел на меня, и казалось, что это я сейчас прижимаюсь к нему всем телом, что это я не могу выдавить и слова, потому что в голове бьётся лишь одна мысль, чтобы он не останавливался, что это моё тело покрыто следами его садисткой похоти.
Казалось, что это я – профессиональная шлюха, отдающаяся бесплатно, будто дворовая шалава, но не жалеющая об этом ни на грамм.
Казалось, что трахают именно меня.
И он улыбался, зная, что я чувствую. Словно так и было задумано. Словно он хотел показать, от чего сейчас сходит с ума Ран. Как будто… Он разогревал свою публику маленьким представлением, где финальная сцена заставит плакать, радоваться, ненавидеть, восхищаться и давиться собственным переизбытком чувств.
- Скажи, - внезапно аккуратно заскользив пальцами по старым шрамам, произнёс мужчина, чуть замедляя темп под недовольный стон, - ты любишь мою боль? Ты теряешь рассудок, предвкушая… Ещё одну ночь?
- Я… Боже, я н-не… Знаю, - прижимаясь ближе, тяжело дыша и с трудом подбирая слова, отвечал Ран. – М-м, пожалуйста… Быстрее…
- Ты знаешь. Ты всё прекрасно знаешь. Осознаёшь каждую свою мысль, каждое своё действие. Ты ведь шлюха, которая должна играть любовь и страсть, чтобы поднять цену. Но… Сколько бы я тебя не трахал, сколько бы не бил, ты продолжаешь стонать и извиваться, словно в первый и последний раз. И мы ведь оба знаем, почему. Верно?
Он с силой сжал бёдра Рана, впиваясь ногтями в раскрасневшуюся кожу, вызывая сдавленное шипение. Карие глаза охотника скользнули по моей дрожащей фигуре небрежно и одновременно победно. Он предвкушал свой триумф. Он заранее знал, что следующие слова не оставят никого равнодушным.
- Ведь всё потому, что… - он перевёл взгляд на парня, притягивая его к себе ближе, будто желая срастись с ним телами, - …ты любишь мою боль так же сильно, как любишь меня.
«…В мире умирает одна шлюха и рождается один человек».